– Ну, никто не обещал, что будет легко. А с княгиней ты сделал все, что мог: предупредил ее, сказал о нашем интересе… А она не захотела иметь с нами дело.
– Ну да, ну да, – пробормотал Иван себе под нос. – Мне позвонят по поводу визы?
– Завтра.
Иван кивнул и вышел к еще не оттаявшему пруду. «Выживают только параноики» – кажется, это книжка какого-то бизнес – гуру, вспомнил он. С таким названием не нужно никакого текста – и так понятно, какой главный совет содержится под обложкой. Никогда не успокаиваться, всегда держать ушки на макушке, ждать удара с любой стороны. Именно так Иван и собирался себя вести. И этот образ действий совершенно не предполагал поездки в Канаду. Он собирался зайти домой, поцеловать Алю и Софью и успеть на ближайший самолет до Парижа: к счастью, открытая шенгенская виза у него была. А с Винником – связаться в «Твиттере», и лучше послезавтра.
В Руасси Штарк не стал брать машину, а сел в поезд: по Парижу, как и по Москве, он предпочитал ходить пешком. А в этот раз специально прилетел налегке. С мексиканцем они договорились встретиться возле стеклянной пирамиды во дворе Лувра: скульптор заявил, что не любит сидеть в ресторанах, а предпочитает свежий воздух. «Март в Париже – волшебный месяц», – объяснил он Ивану. А Штарку и самому нравилась здешняя ранняя весна с ее бледным, но оптимистичным светом и разноцветными шарфиками на шеях французов.
Виктору Мануэлю Контрерасу Иван позвонил тайком от всех, даже от Молинари. До сих пор все принимали на веру его аргумент, что княгиня Наталья Васильевна в Калифорнии – единственная, до кого доля наследства великой княгини Ксении дошла бы, не претерпев по пути никаких разделов. На самом деле таких ситуаций было две. Единственная дочь Ксении, Ирина Александровна, вышла замуж за князя Феликса Юсупова. И у них тоже родилась единственная дочь, названная в честь матери Ириной. А у нее, в браке с графом Шереметевым, – дочь Ксения, единственный ныне живущий потомок Юсупова. Штарк прочел ее интервью, из которого следовало, что семейные драгоценности дед с бабкой распродали еще при жизни. Так что эта линия показалась Ивану, измученному великокняжеской генеалогией, бесперспективной. Но вдруг он наткнулся на упоминание о еще одном возможном наследнике Юсупова – его приемном сыне. Сначала история про мексиканца показалась ему какой-то дурацкой уткой: почти во всех текстах об эмигрантской жизни Романовых куча наивных ошибок, очевидных теперь даже Ивану, далеко не специалисту в этом предмете. Но, перепроверив эти данные по нескольким источникам – кажется, за последнюю пару дней он заработал себе еще более толстые стекла для очков, – он понял, что Феликс и Ирина Юсуповы и вправду нашли себе в старости сына.
Это был бы еще не повод куда-то звонить. Но, разглядывая сайт Контрераса, Штарк вдруг увидел скульптуру, выполненную мексиканцем для Ватикана в 1974 году. Называлась она, насколько Штарк понял универсальный латинский корень, «Происхождение».
Увеличив изображение, Иван увидел – яйцо. Огромное, выполненное из блестящего желтого металла. Яйцо одновременно было и птицей. Ее крылья образовывали заднюю стенку скорлупы, передняя же была как бы отколота сверху, открывая задранную кверху птичью голову на длинной шее. Штарк с первого взгляда понял идею скульптора, но описать ее словами было гораздо труднее, чем выразить лаконичной формой. Видя работы такого уровня, Штарк всякий раз на несколько минут испытывал острую тоску по оставленной в юности карьере художника. Но и всякий раз успокаивал себя: «Так я все равно никогда бы не смог». Полюбовавшись пластикой птицы, осознавшей свое происхождение, Иван потратил пятнадцать минут на розыски первого телефона в цепочке, по которой к трем часам утра он нашел Контрераса. И – разбудил старика: скульптор оказался не в Мексике, а в Париже. Встретиться он согласился сразу, даже никаких уточняющих вопросов не задал. И вот, выйдя на Шатле – ле – Алль, Штарк широко зашагал по Риволи к Лувру, дыша мартовским воздухом и улыбаясь встречным шарфикам. Ожидание встречи с Контрерасом было ему приятно. А значит, все должно было сложиться хорошо. «Надо доверять ощущениям, – думал он. – Вот не хотел я идти к старой княгине, надеялся, как ребенок, что мы с Молинари проедем мимо этого ее городка, – а если бы и в самом деле проехали, она бы, может быть, осталась жива». До встречи оставался еще час – договорились с запасом, так что Иван успел выпить кофе в кафе, названия которого не запомнил, и сделать круг по саду Тюильри, прежде чем повернуть назад, к пирамиде. Мексиканец уже ждал его, широко улыбаясь, – узнал по описанию. Выглядел он лишь немного старше своей фотографии на сайте: коротконогий, плотный, круглолицый, с седой артистической шевелюрой, носиком – пуговкой и широкими черными бровями.
– Когда в ночи звонит незнакомый русский, это серьезно. Значит, будут приключения, – бодро сказал Контрерас на своем корявом английском. Французский Штарка, впрочем, был и того хуже, а испанский он вовсе не знал.
– Искренне надеюсь, что не будет никаких приключений, – Иван улыбнулся в ответ.
– Жаль было бы, если так, – возразил Контрерас. – Пройдемся?
Они спустились к реке и пошли по набережной Тюильри. Здесь дул пронизывающий ветер, но мексиканец даже не запахнул плащ. Русскому тем более было не с руки показывать неустойчивость к холоду.
– Я прочел, что вы были приемным сыном князя Феликса Юсупова, – начал Иван.
– Я тоже читал о себе такое.