Восемь Фаберже - Страница 30

– Очень просто, – Ходжсон выложил на стол распухший компьютерный кейс, расстегнул молнию, и Штарк с мексиканцем увидели, что никакого компьютера в нем нет, одни бумаги.

– Мы не будем передавать деньги вашему адресату, – безапелляционно произнес англичанин. – Если бы мы открыли на ее имя счет без ее ведома, с вашей стороны, сэр, было бы глупо верить, что мы не переведем с него деньги обратно, получив ваш предмет. Кроме того, такой перевод частному лицу – это всегда неоправданный риск. Я привез деньги с собой.

– Вы хотите сказать, что здесь у вас… вся сумма? – Контрерас тоже заметил, что Ходжсон избегает конкретики. – Не смешите меня, столько денег не влезет даже в большой чемодан!

И скульптор лучезарно улыбнулся англичанину. Иван мог только позавидовать старику: он не терял способности наслаждаться представлением, даже если оно имело целью его обобрать.

– Здесь вся сумма в самых лучших деньгах, какие только есть на свете, – заявил Ходжсон торжественно, похлопывая кейс ладонью. – Государственные облигации США на предъявителя. Номиналом десять тысяч долларов каждая. Думаю, здесь примерно треть, если не больше, всех таких бумаг, которые еще остались на рынке. Дожидались как раз этого случая. Министерство финансов США, к сожалению, не выпускает эти бумаги с 1982 года. Есть, конечно, много других облигаций на предъявителя, но только эти, пожалуй, совершенно ничем не хуже наличных денег, а даже лучше. Потому что правительство США – самый надежный на свете заемщик, что бы по этому поводу ни говорили, а оборот облигаций на предъявителя не ограничен никакими законами об отмывании денег.

Ходжсон перевел взгляд с Контрераса на Штарка и обратно, ожидая вопросов.

– Я даже не знал, что сейчас бывают американские гособлигации в бумажной форме, – сказал Иван.

– Ну да, теперь долги – это просто нолики и единички в памяти компьютера, – кивнул Ходжсон. – Но если хочешь сделать так, чтобы владельцем облигации был тот, у кого она в руках в данный момент, приходится выпускать ее на бумаге. Америка делала так только в моменты слабости, чтобы иностранцы охотнее ссужали ей в долг. По нынешним временам выпускать такие облигации, пожалуй, даже неприлично. Как, например, курить. У нас постепенно отбирают свободу. Но пока ее еще достаточно, чтобы провести нашу сделку.

Англичанин снова выдержал паузу. Контрерас рассматривал кейс, словно собирался воспроизвести его в бронзе.

– Вы наверняка захотите проверить бумаги, – продолжал Ходжсон. – В этом отделении вам вряд ли помогут, лучше обратиться в головной офис вашего банка. Я предлагаю вам вытащить наугад пять бумаг из кейса и показать их эксперту. Мы вам поверим без расписки. Сегодня арендуем здесь же ячейку и поместим туда остальные бумаги. Когда вы убедитесь, что облигации действительны и стоят сто процентов от номинала, – у них уже прошла дата погашения, и процентного дохода они более не приносят, – мы достанем из ячейки облигации, вы их пересчитаете и положите их в свою ячейку. А мы таким же образом переместим предмет сделки. Дальше вам останется только передать бумаги госпоже Сфири. Все понятно?

Контрерас кивнул.

– Если вас все устраивает, пожалуйста, выберите пять бумаг, – Ходжсон предложил ему кейс, словно фокусник, вытянувший на сцену наивного ассистента из публики. Контрерас легко принял предложенную роль, изобразил задумчивость, послюнявил палец. И вытащил бумажки из пяти разных мест огромной «колоды».

Выглядели они почти как долларовые банкноты, только крупнее. Зеленоватые, по углам номинал – 10 000, даже, совсем как деньги, с портретом президента – Кливленда, разглядел Штарк. Под портретом – надпись: «Соединенные Штаты Америки обязуются за полученную стоимость выплатить держателю сего сумму в десять тысяч долларов». И ниже – много мелкого текста.

– Выпущены в 1977 году, погашены в 2002-м, но действительны до 2047-го, – похвастался Ходжсон. – Наверняка даже коллекционную ценность имеют. А внизу были купоны, владелец мог их буквально стричь. Но эти все отстригли, конечно, и деньги по ним получили. По триста восемьдесят один доллар двадцать пять центов за каждый, если я правильно помню.

– У вас не найдется папки? Я боюсь их помять, – сказал Контрерас не без сарказма. Он явно относился к деньгам легко. Иван с опозданием понял, что мог и поторговаться. С другой стороны, так он, возможно, снизил бы собственный гонорар.

– Конечно, найдется, – Ходжсон вытащил желтую картонную папку из другого отделения своего кейса.

В этот момент дверь переговорной приоткрылась.

– Мсье, нам понадобится эта комната, – девушка в форменной блузке сурово смотрела на Контрераса.

– Как жаль, что не со мной вы хотите в ней уединиться, – широко улыбнулся мексиканец. Почему-то от него сальность прозвучала не обидно: банковская служащая исчезла, уже улыбаясь, а скульптор спрятал в папку свои пять облигаций и встал.

– Ну что ж, давайте встретимся завтра здесь же. Я надеюсь, сегодня мне всё скажут про ваши волшебные бумаги.

Ходжсон кивнул, и они освободили переговорную.

– У меня с собой доверенность от Винника, – сказал Штарку англичанин. – Ячейку будем арендовать на его имя. Я совершу сделку как его представитель. Возражения есть?

Возражений у Штарка не было. Он и не ожидал, что Винник просто так даст ему десять миллионов.

– Какие планы? – спросил Иван Ходжсона, надеясь, что тот уже построил свои, отдельные.

– Навещу знакомых, – англичанин понял его с полуслова. – На самом деле, ваша функция здесь выполнена, осталась только техническая часть. Вам не обязательно оставаться здесь до завтра. Или вы тоже не хотите уезжать из Парижа?